На следующий день Кэтти явилась к д'Артаньяну, но уже не радостная и оживленная, как в предыдущие два дня, а, напротив, очень грустная. д'Артаньян спросил бедную девушку, что с ней. Вместо ответа она вынула из кармана письмо и протянула ему.

Это письмо было написано рукой миледи, но на этот раз оно было адресовано не графу де Варду, а самому д'Артаньяну.

Он распечатал его и прочитал:

«Любезный господин д'Артаньян, нехорошо забывать своих друзей, особенно когда впереди долгая разлука. Лорд Винтер и я напрасно прождали вас вчера и третьего дня. Неужели это повторится и сегодня?

Признательная вам

леди Кларик.»

— Все вполне понятно, — сказал д'Артаньян, — и я ожидал этого письма.

Мои шансы повышаются по мере того, как падают шансы графа де Варда.

— Так вы пойдете? — спросила Кэтти.

— Послушай, моя дорогая, — сказал гасконец, стараясь оправдать в собственных глазах намерение нарушить слово, данное им Атосу, — пойми, что было бы неблагоразумно не явиться на столь определенное приглашение.

Если я не приду, миледи не поймет, почему я прекратил свои посещения, и, пожалуй, догадается о чем-либо… А кто знает, до чего может дойти мщение женщины такого склада…

— О, боже мой! — вздохнула Кэтти. — Вы умеете представить все в таком свете, что всегда оказываетесь правы, но вы, наверное, опять начнете ухаживать за ней, и если на этот раз вы понравитесь ей под вашим настоящим именем, если ей понравится ваше настоящее лицо, то это будет гораздо хуже, чем в первый раз!

Чутье помогло бедной девушке частично угадать то, что должно было произойти дальше.

Д'Артаньян успокоил ее, насколько мог, и обещал, что не поддастся чарам миледи.

Он поручил Кэтти передать леди Кларик, что как нельзя более благодарен за ее благосклонность и предоставляет себя в ее распоряжение. Однако он не решился написать ей, боясь, что не сумеет так изменить свой почерк, чтобы проницательный взгляд миледи не узнал его.

Ровно в девять часов д'Артаньян был на Королевской площади. Должно быть, слуги, ожидавшие в передней, были предупреждены, ибо, как только д'Артаньян вошел в дом, один из них немедленно побежал доложить о нем миледи, хотя мушкетер даже не успел спросить, принимает ли она.

— Просите, — сказала миледи коротко, но таким пронзительным голосом, что д'Артаньян услыхал его еще в передней.

Лакей проводил его в гостиную.

— Меня ни для кого нет дома, — сказала миледи. — Слышите, ни для кого!

Лакеи вышел.

Д'Артаньян с любопытством взглянул на миледи; она была бледна, и глаза ее казались утомленными — то ли от слез, то ли от бессонных ночей. В комнате было не так светло, как обычно, но, несмотря на этот преднамеренный полумрак, молодой женщине не удалось скрыть следы лихорадочного возбуждения, снедавшего ее в последние два дня.

Д'Артаньян приблизился к ней с таким же любезным видом, как обычно.

Сделав над собой невероятное усилие, она приветливо улыбнулась ему, но эта улыбка плохо вязалась с ее искаженным от волнения лицом.

Д'Артаньян осведомился у миледи, как она себя чувствует.

— Плохо, — ответила она, — очень плохо.

— В таком случае, — сказал д'Артаньян, — я помешал. Вам, конечно, нужен отдых, и я сейчас же уйду.

— О нет! — сказала миледи. — Напротив, останьтесь, господин д'Артаньян, ваше милое общество развлечет меня.

«Ого! — подумал д'Артаньян. — Она никогда не была так любезна, надо быть начеку».

Миледи приняла самый дружеский тон, на какой была способна, и постаралась придать необычайное оживление разговору. Возбуждение, покинувшее ее на короткий миг, вновь вернулось к ней, и глаза ее снова заблестели, щеки покрылись краской, губы порозовели. Перед д'Артаньяном снова была Цирцея, давно уже покорившая его своими чарами. Любовь, которую он считал угасшей, только уснула и теперь вновь пробудилась в его сердце. Миледи улыбалась, и д'Артаньян чувствовал, что он готов погубить свою душу ради этой улыбки.

На миг он почувствовал даже нечто вроде угрызений совести.

Миледи между тем сделалась разговорчивее. Она спросила у д'Артаньяна, есть ли у него любовница.

— Ах! — сказал д'Артаньян самым нежным тоном, на какой только был способен. — Можете ли вы быть настолько жестоки, чтобы предлагать мне подобные вопросы? Ведь с тех пор, как я увидел вас, я дышу только вами и вздыхаю о вас одной!

Миледи улыбнулась странной улыбкой.

— Так вы меня любите? — спросила она.

— Неужели мне надо говорить об этом, неужели вы не заметили этого сами?

— Положим, да, но ведь вы знаете, что чем больше в сердце гордости, тем труднее бывает покорить его.

— О, трудности не пугают меня! — сказал д'Артаньян. — Меня ужасает лишь то, что невозможно.

— Для настоящей любви нет ничего невозможного, — возразила миледи.

— Ничего, сударыня?

— Ничего, — повторила миледи.

«Черт возьми! — подумал д'Артаньян про себя. — Топ совершенно переменился. Уж не влюбилась ли, чего доброго, в меня эта взбалмошная женщина и не собирается ли она подарить мне — мне самому — другой сапфир, вроде того, какой она подарила мнимому де Варду?»

Д'Артаньян поспешно пододвинул свой стул к креслу миледи.

— Послушайте, — сказала она, — что бы вы сделали, чтобы доказать мне любовь, о которой вы говорите?

— Все, чего бы вы от меня ни потребовали. Приказывайте — я готов!

— На все?

— На все! — вскричал д'Артаньян, знавший наперед, что, давая подобное обязательство, он рискует немногим.

— Хорошо! В таком случае — поговорим, — сказала миледи, в свою очередь придвигая свое кресло к стулу д'Артаньяна.

— Я вас слушаю, сударыня, — ответил он.

С минуту миледи молчала, задумавшись и как бы колеблясь, затем, видимо, решилась.

— У меня есть враг, — сказала она.

— У вас, сударыня? — вскричал д'Артаньян, притворяясь удивленным. — Боже мой, возможно ли это? Вы так прекрасны и так добры!

— Смертельный враг.

— В самом деле?

— Враг, который оскорбил меня так жестоко, что теперь между ним и мной война насмерть. Могу я рассчитывать на вас как на помощника?

Д'Артаньян сразу понял, чего хочет от него это мстительное создание.

— Можете, сударыня! — произнес он напыщенно. — Моя шпага и жизнь принадлежат вам вместе с моей любовью!

— В таком случае, — сказала миледи, — если вы так же отважны, как влюблены…

Она замолчала.

— Что же тогда? — спросил д'Артаньян.

— Тогда… — продолжала миледи после минутной паузы, — тогда вы можете с нынешнего же для перестать бояться невозможного.

— Нет, я не вынесу такого счастья! — вскричал д'Артаньян, бросаясь на колени перед миледи и осыпая поцелуями ее руки, которых она не отнимала.

«Отомсти за меня этому презренному де Варду, — стиснув зубы, думала миледи, — а потом я сумею избавиться от тебя, самонадеянный глупец, слепое орудие моей мести!»

«Приди добровольно в мои объятия, лицемерная и опасная женщина! — думал д'Артаньян. — Приди ко мне! И тогда я посмеюсь над тобой за твое прежнее издевательство вместе с тем человеком, которого ты хочешь убить моей рукой».

Д'Артаньян поднял голову.

— Я готов, — сказал он.

— Так, значит, вы поняли меня, милый д'Артаньян? — спросила миледи.

— Я угадал бы ваше желание по одному вашему взгляду.

— Итак, вы согласны обнажить для меня вашу шпагу — шпагу, которая уже приобрела такую известность?

— В любую минуту.

— Но как же я отплачу вам за такую услугу? — сказала миледи. — Я знаю влюбленных: это люди, которые ничего не делают даром.

— Вы знаете, о какой награде я мечтаю, — ответил д'Артаньян, — единственной награде, достойной вас и меня!

И он нежно привлек ее к себе.

Она почти не сопротивлялась.

— Корыстолюбец! — сказала она с улыбкой.